Телестерион [Сборник сюит] - Петр Киле

Ольга Федоровна уходит; входит Матэ.

М а т э. А попугайчик, что залетел в ваш дом, бог весть откуда, не жилец. Это "Inseparable", неразлучник.

С е р о в. Тсс! Жена говорит, я весел, я нахожусь в каком-то приподнятом настроении, и это ее беспокоит. Мне кажется, мы все пребываем в таком состоянии: и весело, и все-таки как-то неестественно, — вся жизнь превращается в клоунаду.

М а т э. А что, мне нравится.

С е р о в. Еще бы, в тебе это есть. И это было бы всего лишь забавно, когда бы не 365 самоубийств в год, когда бы не казни, как во времена Ивана Грозного.

М а т э. В самом деле?

С е р о в. Газет не читаешь? Первая Дума отменила смертную казнь, что в Европе приветствовали всячески. Но Николай тут же, с подачи Столыпина, принял закон о военно-полевых судах. А это расстрелы без суда и следствия за что угодно, за копну ржи.

М а т э. Боже правый!

С е р о в. В Париже я виделся с Витте. Пишет мемуары за границей, боясь за них и за свою жизнь в России. По-прежнему горяч и страстен, ох, не удалось мне схватить его образ, долго чванился, лишь бледный слепок получился. У старика в сердцах сорвалось: "Можно пролить много крови, но в этой крови можно и самому погибнуть… И погубить своего первородного, чистого младенца, сына-наследника… Дай Бог, чтоб сие было не так. Во всяком случае, чтобы я не увидел подобных ужасов".

М а т э. Звучит, как пророчество.

С е р о в. Тем хуже. Он-то знает, как никто, Николая.

М а т э. Да и ты не единожды в упор изучал его.

С е р о в. Лучше бы я не знал его.

М а т э. Тучи наплыли. Как бы не было дождя. Пожалуй, нам пора и восвояси.

С е р о в. Я сейчас.

Матэ уходит; Серов беспокойно прохаживается, словно с усилием додумать какие-то мысли.

                 С е р о вКоммерция, предприимчивость, искусства,Монархия, тираны, демократья —Все это, все, у греков было, былоЗадолго до рождения ХристаИ превратилось в прах; лишь небо чистоПо-прежнему, и море омываетВсе те же острова, где жизнь цвела,Вся упоенная борьбой, познаньемИ красотою мирозданья в целом,И минуло, как минет наше время,Тяжелое, глухое, словно ночьПред новой бурей над могильной сенью.   (Словно не находя места, выходит на балкон.)Жить скучно, но и помереть ведь страшно.Помимо мук последних на исходе…Что ждет за гробом нас? Никто не знает,Да, кроме снов и басен невеселых.Что жизнь и смерть? Да есть ли в них-то смысл?Мне разум дан природой или БогомЗачем? С какою целью? Совершенства?Мы видим смысл лишь в красоте и правде.В неправде и уродстве смысла нет,В их торжестве и проступает смерть,Что побеждает жизнь — и нет спасенья?И бьется в паутине человек —У Бога-паука?! Ха-ха-ха!   (Пошатывается и возвращается в комнату.)Ну, вот я смехом чуть не захлебнулся.Стемнело вдруг и тут же просиялоЧудесное видение над морем,Как в "Похищении Европы", да,Все в яви, я плыву, я этот бык,Могучий и послушный красотеВ девичьем облике мечты предвечной.

Детские голоса: "Папа! Папа! Он мертв. Он умер!"

Кого хоронят там? Уж не меня ли?Иль птичку-неразлучницу, что то же.Прости-прощай! Уж верно, срок подходит.

Ослепительный вечерний свет из-под нависших туч заливает мастерскую художника, с проступающими отовсюду его картинами, как на посмертной выставке, где посетители — его персонажи, исчезающие, как тени.

ЭПИЛОГ

        Х о р  у ч е н и к о вСреди картин эпохи Возрожденья,Всесилья жизни, блеска красотыСеров, столь сдержанный, в порыве вдохновеньяВоскликнул, осознав художества мечты:"Хочу отрадного!"                                   Какое слово —От радости, как эхо или зов,         Как красота или любовь, —В нем вся эстетика сурового Серова,Пленительно простая, яркая, как снег,Природы праздник, — с нею человекСреди вещей и дум своих весь светел,Каков ни есть, и не потонет в лете,         Живую вечность обретя,         Княгиня чудная или дитя.

Сюита из комедии «Соловьиный сад»

ПРОЛОГ

Лесистая возвышенность с бескрайними далями. Слышен топот копыт. Блок, высокий, стройный, в белом кителе, соскочив с лошади, взбирается наверх и оглядывается.

                Б л о кВ лесу все те же папоротники,Ажурные, в росе и пятнах света,Реликты первых весен на земле,Пугающие таинством цветенья,Как и стоячие недвижно воды,Сияющие блеском глаз, но чьих?А там луга зеленые цветут,Как место, выбранное для веселья,С тропинками неведомо куда.И тут же дали без конца и края,Шоссейная дорога и река,И те ж несбыточные повороты,В которых я бывал всегда один,Боясь неведомого в детстве страшно,Но в юности с отвагой несся вскачь,В союз вступая с тем, чье имя вряд лиКто ведал, я ж — Великое — прозвал.Единое, быть может? Всеединство?Мне нет нужды до терминов. Но тайнаНеведомой осталась бы в душе,Внушая страх, как вечность в искрах звездных,Когда бы не явилась Ты, как в яви,И в яви, и во сне моих стремленийК Великому. И Ты причастна к тайне,Хотя и спишь. Проснись, веди меняК блаженству и страданиям навстречу!

Нечто розовое, как одеяние, мелькает среди деревьев, и возникает розовая девушка с книжкой и вербеной в руках. Перед нею бескрайние дали. Слышен топот копыт.

1

С.-Петербург. Квартира Иванова В.И. и Зиновьевой-Аннибал Л.Д. в доме по Таврической улице. Большая полукруглая комната мансардного типа с окнами на звездное небо. Слева площадка с изображением храма Диониса, справа смежные комнаты при входе, где гостям вручают полумаски и маскарадные костюмы.

Входят Мейерхольд, Блок, Чулков, Любовь Дмитриевна, дамы, художники, литераторы.

               Ч у л к о вНа Башне философских словопренийОб Эросе и таинствах любвиЗадумано — глядите! — представленье.

            М е й е р х о л ь дРечей и о театре прозвучалоНемало здесь. От слова к делу, к действуИванов призывает перейти.

                  Б л о кКто знает, что задумано представить?

             М е й е р х о л ь дДа нечто, кажется, в античном вкусе.Вот вам венок из лавра; вы сойдетеЗа Аполлона.

                  Б л о к                          В сюртуке?

              М е й е р х о л ь д                                               А что?Не мог же он явиться обнаженнымВ стране гипербореев, да зимой.

    Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а           (в белом хитоне)А я могу ль сойти за Афродиту?

              М е й е р х о л ь дО, да! Но вас под именем иным,Как Вечной Женственности воплощенье,Воспели, кажется, и свято чтут.

     Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н аПоложим. Но, придя на вечер масок,Могу предстать в обличье новом я.

                   Б л о кХозяин-то Диониса играет!

На площадку выходит Хор масок в древнегреческих одеяниях во главе с Дионисом и Сивиллой в пурпурном хитоне.

                  Ч у л к о вНу, значит, вакханалии? Чудесно!Я сам охотно бы вступил на сценуСатиром…

                  1-я  д а м а                    Да, раздевшись догола,Весь в волосах, с рогами и в копытцах,О чем мужчины только и мечтают.

                  Ч у л к о вО чем мечтают женщины?

                   2-я  д а м а                                                  О том же!Предстать на празднестве в лесу вакханкой,Плясать и петь, в безумие впадая.              (Пляшет.)

       Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а          (застенчиво)Когда здесь таинство — позора нет,Не правда ли?

                   Б л о к       (с безмятежным видом)                           Для посвященных только.

Кузмин с обликом сатира садится за рояль. Звучит музыка.